Каменные стены выросли быстро, уставившись на Кремль черными провалами непривычно высоких и больших окон, которые пустовали так недолго...
Цветные стекла и черепицу для крыши Густав заказал польским купцам, которые, удачно соседствуя с Европой и Россией, активно и с немалой для себя выгодой торговали в обе стороны, сбывая европейцам пеньку, деготь и пушнину, а русским изящные товары, производимые немецкими и голландскими ремесленниками. Черепица и стекла, которые за две тысячи верст везли на огромных возах вначале по мощеным немецким дорогам, а потом по русской хляби, обошлись Густаву в немереные деньги, которые у него имелись.
Двор и часть улицы перед воротами он тоже вымостил каменной брусчаткой, чтобы избавиться наконец от прилипчивой русской грязи и сходить с крыльца как есть, не надевая сапог, в домашней обуви, и возвращаться обратно, не переобуваясь. Уж коли он не мог вернуться обратно в Европу, то решил построить ее здесь. Чтобы жить так, как привык!
Конечно, иностранцы приезжали в русскую столицу и раньше, но жили все больше отдельно, подальше от русских, на Кукуе, и лишь Густав, один из первых, начал строиться в самой Москве.
Он каждый день бывал на строительстве, пересчитывая камни и черепицу, перемеривая стены и приглядывая за работниками, которые так и норовили — попробуй только отвернись — стащить, что плохо лежит. Он смотрел, и сердце его радовалось тому, как быстро и ладно на берегу Москвы-реки, под самым боком дворца русских царей, растет и поднимается, подобно цветку из грязи, маленький кусочек Голландии.
И кто бы мог подумать, что все его мечты исполнятся так быстро — он имел свою мастерскую и лавку, имел деньги и уже почти имел большой, каменный дом. Правда, не в Голландии, а в России, но все равно имел! Лет десять назад, работая подмастерьем в ювелирной мастерской, подметая полы и получая по поводу и без повода тумаки, он даже помыслить ни о чем таком не мог!
А теперь... Теперь у него было почти все желаемое!
И... то ли еще будет!..
Глава 12
— Вы не знаете, кто этот высокий мужчина?
— Который?
— Вон тот, с бокалом шампанского.
Тот мужчина, что и говорить, был хорош — высок, статен, лицом прекрасен, одет с иголочки, причем явно не в ГУМе, и бокал держал, и пил из него как-то по-особому, не как прочие, присутствующие здесь джентльмены — не в один глоток залпом, с кряканьем и передергиванием лицом и плечами, с последующим занюхиванием выпитого рукавом фрака. Иначе... Пил — как пел, ну или танцевал!..
И откуда только он взялся? Здесь. И вообще...
— Может, это кто-то из дипломатического корпуса?
Впрочем, нет, ребятишки из дипкорпуса в сравнении с ним — деревенские увальни с завалинки, с гармошкой и семечками в карманах.
Этот совсем из другой оперы.
И до чего же хорош!
А как не быть хорошим, когда на это весь расчет?!
— Разрешите представиться?.. Мишель-Герхард-фон-Штольц. Проездом из Монте-Карло в Жмеринку.
И улыбка — не широкая, не во весь рот, а так, чтобы чуть приподнялись, поползли вверх уголки рта, чтобы дрогнули жесткие, волевые губы и стал виден безукоризненный прикус белоснежных, покрытых высокопрочной швейцарской эмалью, резцов.
Чи-и-из...
Ах, какая улыбка!.. С ума сойти!
И так не хочется, чтобы он прошел мимо, и не сообразить сразу, как его удержать подле себя, что бы такое умное спросить?
— Ну и как вам здесь после Монте-Карло?
— На самом деле — замечательно!
Здесь, в Москве, в европейской глуши?..
— У вас здесь тихо, хорошо... А в Монте-Карло теперь самый разгар сезона — со всего мира примчались нувориши, которым не терпится просадить свои, нажитые неправедным трудом, миллионы. В казино не протолкнуться, рестораны, из-за наплыва посетителей, перешли на комплексные обеды... А я в последнее время что-то стал склонен к уединению, к меланхолии...
Улыбка. На этот раз чуть с грустинкой.
И ожидаемый дежурный вопрос:
— Вы где-то уже остановились?
— Да... Хотел что-нибудь снять на полгода в вашем Президент-отеле, но мне отказали — единственный приличный люкс оказался забронирован для президента США. А я, знаете, не люблю менять номера, это совершенно против моих правил! Я привыкаю к любому временному жилью как к дому. Из-за чего приходится держать апартаменты в отелях годами. К сожалению — там, не у вас...
Ну, давайте же, спрашивайте, где — там?
— Простите, я не поняла — где «там»?
— Везде... В Нью-Йорке, Токио, Париже, Сиднее... Ведь никогда наперед не знаешь, где будешь нынче вечером. Атак очень удобно — где бы и в какое время я ни оказался, я оказываюсь дома.
Ну что — сообразили, прониклись?..
— Жаль, что здесь мне отказали. И поэтому пришлось срочно покупать квартиру. Вы знаете, у вас в Москве очень недорогие квартиры...
Ведь вот врет подлец и не краснеет! Ничего он не купил — а всего-то снял! Но точно — пол-этажа, в старинном особняке на берегу Москвы-реки с видом на Кремль. Снял — у административно-хозяйственного управления делами Президента, причем очень удачно, за копейки. Потому что при посредничестве своих начальников. Только — снял! Но мог всякому желающему в любой момент продемонстрировать оформленную по всем правилам купчую!
— Когда мне доставят из Лондона мебель, я вас приглашу на новоселье. Так, кажется, было принято в Советской России?
— А разве в Москве подходящей мебели нет?
Теперь слегка удивиться. Дремучести собеседника. И чуть-чуть смутиться... Тому, что поставил его в неудобное положение.
В Москве — мебель? Какая?.. В Москве есть только дрова. И нефть. Достойную мебель можно найти лишь в Европе в двух-трех местах на аукционах. Как этого можно не знать?..
Впрочем, что можно ожидать от новорожденной российской буржуазии? Они еще не научились тратить свои деньги, еще только учатся. Вкус появится потом, через два-три поколения, когда они утолят первый голод. А пока им довольно «шестисотых» «Мерседесов», парижских бутиков и турецких курортов.
Мадам...
Слегка наклониться, шаркнуть ножкой, взять ручку...
Господи... да не пугайтесь так — никто не собирается ее выкручивать и заламывать вам за спину! Это всего лишь такая форма приветствия. Ну помните, у Толстого...
Вспомнили, догадались? Ну вот...
Утопить пальчики в своей ладони, слегка, но так, чтобы дама почувствовала мужскую силу, обжать, потянуть вверх, припасть губами к пальчикам...
Кольцо золотое пятьсот восемьдесят шестой пробы, камень карата на три, огранка...
Придержать руку чуть дольше, чем требуется, просто для дежурного поцелуя, любуясь изгибом запястья...
Браслетик... На шесть камней, два бриллианта по три карата и четыре изумруда...
Не переусердствовать бы. Впрочем, откуда им знать, как долго может джентльмен, впервые познакомившийся с дамой на полтора десятка лет старше себя, удерживать ее руку в своей. Так что никто его ляпов здесь не заметит.
Теперь аккуратно отпустить ручку и прочувствованно сказать:
— Вы...
сегодня...
изумительно...
выглядите...
Заметить растерянный и даже немного испуганный взгляд, метнувшийся в сторону дующего коньяк из полулитрового фужера супруга... Не избалованы наши дамы комплиментами. Даже как-то жалко их...
— Нет, честное слово. Мне приходилось бывать на приемах в Букингемском дворце, но...
Придвинуться чуть ближе, изображая доверительность, наклониться, чтобы тихо прошептать на ушко:
— Вы знаете...
Конечно, не знает...
Сережки... Ажурного плетения, в форме широкого трилистника, два камня карата по четыре, оправа — платина.
Странная форма. Редкая. Ажур...
Так это же вензель! Буква "А", переплетенная с буквой "М".
Интересно, чьи это сережки носит мадам?
— Вы знаете, я потрясен...
И пауза. Чтобы дать возможность сообразить чем.
— Я потрясен вашим безупречным вкусом! Этот браслет и эти сережки... Мне представляется, что это старинные вещи. Вы знаете, возраст придает бриллиантам особенный, мягкий отсвет. Я не прав?