— Как бы я тебя заметил, когда ты без огней был! — заорал верховой. — Ты с наступлением сумерек обязан фонарь запалить!..

Верно — не было фонаря! Без фонаря «лихач» несся, а это совсем иное дело! Да и как несся!..

— Тебе, голубчик, правилами наказано по городу шагом да умеренной рысью ехать, а ты их превысил — галопом скакав!

Точно — галопом! А раз превысил — то и вина его.

По всему видать — надо городового звать! А тот еще неизвестно чью сторону возьмет. Если верхового, то может запросто снять с коляски номер, а то и билета на год лишить! А пререкаться станешь, и вовсе лошадь отберет безвозвратно, поставив ее в особое, при городской части, стойло.

Только где тот городовой? Верховой и извозчик тоже оглядывались по сторонам — пусто!

Не до утра же здесь стоять!..

Мишель вытащил свой жетон.

— Милостивый государь, — обратился он к верховому. — Извозчик используется мною по служебной необходимости, отчего я вынужден был просить его ехать галопом. Коли вы имеете претензии, то прошу вас списать его номер и завтра же обратиться в участок. А теперь я очень спешу...

Верховой еще раз оглядел, похлопал по боку коня. Плюнул и, поставив ногу в стремя, бросил тело в седло.

А как «лихач» стал отъезжать, привстал в стременах и крикнул вдогонку что-то оскорбительное, ругательное, матерное, что-то вроде:

— Ездить научись!..

Да еще пригрозил вслед нагайкой!

Но пролетка была уже далеко, несясь мимо Большого театра.

— Береги-ись! — благодарно оглядываясь на Мишеля, вопил извозчик, хотя улицы были еще пустынны.

И все же против «Метрополя» они чуть-чуть не затоптали какого-то одинокого, случайного, сунувшегося под копыта прохожего, который в последний момент шарахнулся в сторону, прижимаясь к стене, часто и мелко крестясь.

— Береги-и-ись!..

Узкую Сретенку пролетели единым духом, подгоняемые грохотом отраженного от стен домов эха. Огибая Сухаревскую башню, выскочили на Садовую улицу, свернули на Каланчевскую площадь и остановились возле Николаевского вокзала.

Загнанный конь тяжело и часто поводил боками, от которых и из покрытых клочьями пены ноздрей густо валил пар.

— Спасибо, братец, — поблагодарил извозчика Мишель, засовывая в его широкую, раскрытую ладонь рубль.

— Премного благодарен! Если вам барин обратно ехать, так я подожду. С превеликим нашим удовольствием.

— Нет, не надо, не жди! — на ходу крикнул Мишель, бросаясь в двери.

В здании вокзала было полупустынно, только кое-где вдоль стен на узлах сидели бабы с завернутыми в тряпки ребятишками на руках, ожидая свой поезд. Он обежал все помещения, особенно внимательно осмотрев зал ожидания первого класса, где было почти пусто.

Заметил важного, расхаживающего туда-сюда дежурного в форме, подскочил к нему, спросил:

— Когда отходит поезд на Петроград?

— Теперь отходит-с, через десять минут, с третьей платформы! — ответил дежурный, внимательно оглядывая обратившегося к нему господина. — Если вам ехать, то торопитесь, следующий будет не скоро...

И хотел добавить что-то еще, но подозрительный на вид господин, не дослушав его, сорвался с места.

Мишель выбежал на платформу. Где-то впереди, шумно отдуваясь, пускал пар паровоз. Из трубы мерно сочился черный дым. Пахло гарью, потому что раньше паровозы топили первоклассным, малодымным углем, а теперь чем придется.

Мишель бросился к последнему вагону, но путь ему преградил кондуктор.

— Будьте любезны предъявить ваш билет, — потребовал он.

Не очень-то вежливо, поскольку всклокоченный, мокрый с головы до ног, в грязи, с ссадиной на голове господин мало напоминал пассажира, который поедет первым классом.

Никакого билета у Мишеля не было, и он предъявил свой полицейский жетон.

— Имею предписание задержать особо опасного преступника, — твердо произнес он. — Мужчину лет пятидесяти, с усами, моноклем, в дорожном сюртуке зеленого цвета... Есть такой?

— Такой не садился, — ответил кондуктор.

— Уверен?! — грозно переспросил Мишель.

— Не извольте сомневаться. Вагон полупустой, едет только несколько дам-с и один молодой мужчина. С усами никого не было.

— А дальше? — спросил Мишель.

— Дальше не скажу-с... Дальше другие кондуктора.

Мишель метнулся к следующему вагону.

И к следующему...

Дежурный, лениво прохаживающийся по перрону, уже отгонял провожающих от вагонов.

— Господа, отойдите, пожалуйста, от края. Господа!.. Поезд отправляется.

Где же он, черт его побери!.. Лет пятидесяти, с усами, моноклем, в зеленом дорожном сюртуке?..

— Да, кажется, был такой, — не очень уверенно сказал кондуктор третьего вагона. — Полчаса назад сел. С дамой-с. Очень обстоятельный господин.

— В каком он купе?

— Во втором-с...

Раздумывать было некогда, и Мишель прыгнул на площадку.

Может, это и не Поставщик Двора вовсе, может, он не сел в поезд, или Дарья Семеновна его обманула. Но других все равно нет!

Кондуктор ухватил его за рукав.

— Куда?!

— Я с вами поеду! — сказал Мишель.

— Нельзя-с! — запротестовал кондуктор. — Без билета никак нельзя-с! Не могу-с!

— Я из полиции! — напомнил Мишель, сунув ему под самый нос свой жетон, который теперь мало кого впечатлял. — В вагоне опасный преступник! Если вы не пустите меня, вы станете сообщником.

— Все равно, — упорствовал кондуктор. — Без разрешения начальства нельзя-с.

— Будет, будет тебе разрешение! После! — заверил Мишель, высвобождая руку и устремляясь в вагон.

Громко звякнул станционный колокол. Раз и еще раз.

Кондуктор, торопясь, поднял нижнюю ступеньку и встал истуканом на верхней площадке, держась за поручни.

Провожающие замахали руками и платочками.

Паровоз выпустил тугую, черную струю дыма, еще одну, проскальзывая на рельсах, прокрутил на месте огромные ведущие колеса, зацепился, дернул громыхнувшие сцепками вагоны и, отдуваясь и набирая ход, тронулся вперед.

Все, поехали!

И что-то теперь будет?..

Глава 17

Все то, что требовалось, он уже имел.

И даже больше...

Колье было сфотографировано в трех проекциях цифровой камерой. Сфотографировано прямо на шее дамы сердца, помещено в рамочки и повешено на стене в кабинете, в фамильном замке Мишеля-Герхарда-фон-Штольца, между портретом его Высочества Принца Лихтенштейна и Президента Аргентины, над семейным фото Их Величеств с дарственной надписью. По крайней мере, так уверял Мишель-Герхард-фон-Штольц.

На одной фотографии его любимая была запечатлена крупным планом в фас, на другой — в профиль, на третьей чуть сверху. И еще одна фотография получилась крайне неудачной с фрагментом шеи любимой крупно. Наверное, из-за того, что фотограф на что-то отвлекся или споткнулся и случайно нажал на спусковую кнопку фотоаппарата. Но почему-то именно этот кадр нравился Мишелю-Герхарду-фон-Штольцу больше остальных. Возможно, потому, что шея была самым обожаемым на теле его любимой местом. Эту фотографию он вывел на экран монитора, увеличил и долго рассматривал. А после даже переслал по электронной почте своим добрым друзьям. В Москву. На соседнюю улицу.

Добрые друзья тоже внимательно изучили фото его любимой, по достоинству оценив ее исключительно хороший вкус. Потому что колье действительно было не новоделом, а было старинной работы.

Они сравнили его с описанием изделия номер 36517Апо описи Гохрана: колье золотое, в форме восьмиконечного многогранника с четырьмя крупными, по двенадцать каратов каждый, камнями по краям и одним, на шестнадцать каратов, в центре... И сравнили с фотографией из дээспэшного каталога, совместив на экране компьютера два изображения, которые совпали.

И еще, на всякий случай, сравнили эту фотографию с другой фотографией, и тоже дамы. Только эта фотография была не цифровая, а была обычная, на серой фотобумаге, наклеенной на толстый картон, с многочисленными вензелями и кругляшами медалей по углам и надписью вязью, с завитушками и ятями «Фотографъ двора Его Императорского Величества...»