— Сади-ись!

Радостные от того, что всё, что наконец отмучились, отмерзлись, солдаты с удовольствием выполнили распоряжение вышестоящего начальника, вразнобой попрыгали в грузовик и, понарошку, шутейно переругиваясь и пихая друг дружку, расселись по скамьям.

И даже офицер, который надеялся скоро, сдав дежурство, отбыть домой, чтобы успеть закатиться под теплый бочок жены, не погонял их, не ругался и в рожи кулаком не совал, пребывая в отличнейшем расположении духа. Потому что, хоть и промерз до костей, но был жив и был в Петрограде, а не на передовой, где кормили вшей, ходили в атаки на пулеметы и гнили в братских могилах многие его однокашники.

— Поехали!..

И грузовик уже не еле-еле, уже быстро и весело помчал по заиндевелым, пустынным улицам Петрограда...

И только кондуктор, присев на откидную скамейку и закутавшись в тулуп так, что носа не видать, сидел бедолага всю ночь, охраняя полупустой вагон с какими-то, до каких никому дела нет, ящиками!

Которых общим числом было — восемь...

Глава 27

— А вот тут позвольте вам не поверить!.. Не может такого быть, чтобы сокровища царского двора, которые веками собирались, везли вот эдак — в простом товарном вагоне, в ящиках, под охраной одного-единственного кондуктора! — усомнился Мишель. — Ведь это же... Это!.. Это же должны быть очень немалые деньги! А верно — какие?..

— Сколько теперь может стоить эта коллекция?

— Теперь — не знаю, — пожал плечами Поставщик Двора. — Но могу сообщить, что в пятнадцатом году, по тем еще деньгам, она была оценена в миллиард золотых рублей.

— Во сколько?.. В — миллиард?!

Цифра была столь грандиозна, что не умещалась в голове. Хотя запросто уместилась в восемь на скорую руку сколоченных из сосновых досок ящиков.

«Наверное, такое может быть только в России, — с горечью подумал Мишель. — Только у нас! Заколотить миллиард в ящики и отправить черт знает куда без надлежащей охраны... Вообще, почитай, без охраны! А ну как случилось бы крушение поезда, или машинисты и кондуктор прознали, что везут?»

Да ведь и узнали, пусть не они, пусть другие... Узнали — и потащили!

Вот и Осип Карлович потащил!

— Не могли бы вы представить полный перечень вывезенных из Петрограда в Москву ценностей?

— Рад бы, но... увы! — покачал головой Поставщик Двора.

— Не желаете? — уточнил для протокола Мишель.

— Не могу-с, — поправил его ювелир. — И никто не может-с. Никто! — повторил Осип Карлович. — Ни я, ни даже те, в чьем ведении сия коллекция теперь находится.

Опять непонятно!

— Вы хотите сказать, что те, кто теперь все эти ценности хранит, не знают, что хранят? — переспросил Мишель.

— Именно это я и хочу сказать! — подтвердил Поставщик Двора. — В общих чертах, конечно, знают, но что и сколько — навряд ли!

— Но это просто невозможно! Ведь должна быть какая-то опись, передаточные списки...

— Ничего такого нет. По крайней мере, мне об этом ничего не известно.

— Но как тогда налажен учет? — все пытался допытаться до истины следователь.

— Какой учет?.. — горько вздохнул ювелир. — Я же вам русским языком толкую — никакого учета нет! Ящики привезли в Москву на Николаевский вокзал, откуда повозками переправили в Кремль, где бросили в подвале.

— Как вас прикажете понимать? — все никак не мог сообразить, что он имеет в виду, следователь.

— Да уж так и понимайте, как понимается! Привезли и, не вскрывая, без проверки, пересчета, взвешивания и описи, сволокли в одну из комнат в подвалах, по всей видимости, Арсенала, и бросили на пол, закрыв на ключ.

— Так они что, и теперь могут быть там?

— Должно быть, и теперь! — убежденно заявил Осип Карлович.

— И найденные у вас украшения оттуда?

— Оттуда, — подтвердил ювелир.

— Вы что, сами их... — Мишель попытался подыскать менее обидное слово, — ... взяли?

— Ничего я, как вы изволили выразиться, не брал! Я купил их третьего дня на толкучке подле Сухаревой башни. Впрочем, никаких подтверждающих мои слова бумаг, кои вы можете потребовать, я вам представить не смогу. Потому как Сухаревка...

Осип Карлович говорил так уверенно, что ему хотелось верить. Сухаревка — место, известное всей Москве. Там всяк торгует чем придется, стремясь продать на пятак, а купить на гривенник. Там снимают и продают с себя последнюю рубаху, чтобы тут же пропить вырученную копейку в ближайшем кабаке, там торгуют купцы, стремясь сбыть по дешевке залежалый товар, а деловые люди сдают барышникам за четверть цены краденый товар.

Уж сколько раз московские градоначальники и иные чины, пониже, брались разогнать или хотя бы упорядочить Сухаревку, да все без толку. Вот и ныне, словно почуяв приближение смутных времен, разрослись во всю ширь Садовой улицы и прилегающих переулков стихийные ряды, собирая торговый и праздно шатающийся люд чуть ли не со всей Москвы.

— Я частенько бываю там в антикварных рядах, подыскивая что-нибудь любопытное по ювелирной части, вот и в тот раз тоже был. И, представьте себе, — нашел и купил... — развел руками Поставщик Двора.

— Нашли то, что принадлежит не вам! И вместо того чтобы вернуть — присвоили!

— Я ничего не присваивал — я просто купил, за свои деньги, — поправил ювелир.

— Но ведь вы знали, что эти драгоценности из царской коллекции!

— Ничего такого я не знал! Но узнал, когда чуть позже рассмотрел их и сверил по имеющимся у меня каталогам, — согласился Осип Карлович. — Узнал, но мог ведь и не узнать!

— Могли, — согласился Мишель. — Но коли узнали — обязаны были вернуть!

— Зачем? — грустно спросил ювелир. — Чтобы они через день или два вновь оказались на Сухаревке, только на этот раз их купил бы не я, а кто-нибудь иной, кто ничего в ювелирном деле не смыслит и может эти камешки, приняв за стекляшки, запросто из оправ выковырнуть и за ненадобностью выбросить, а сами оправы переплавить в лом? Слава богу, они попали не к кому-нибудь, ако мне и потому остались целы!..

— Но вы... вы пытались меня убить! — напомнил совершенно растерявшийся Мишель.

— Вы не оставили мне иного выбора! Хочу взять на себя смелость напомнить, что вы отказались от моего предложения — разойтись миром, хотя я вам это предлагал. И потом, откуда мне было знать, что вы полицейский чин, а не злодей, коли вы никаких бумаг мне не представили?

Да, верно...

— И с чего вы, сударь, вообще взяли, что кто-то собирался вас убивать? Так — постращать маленько, да и отпустить с миром. А то, что я Махмудке говорил, а вы, рядом находясь, слышали, так я не ему говорил, а вам! А коли б хотели вас убить — так убили бы, да мертвым уже сволокли на Москву-реку. С мертвецом-то возни меньше!..

И как это все у него выходит гладенько да чистенько! Ничего-то он не воровал и никого-то не убивал. И даже в мыслях ничего подобного не держал!

А шишка-то — вот она, на макушке. С серебряный николаевский рубль!

— И все равно, все равно это... бесчестно, это — воровство, — так и не нашелся что возразить ювелиру Мишель, чувствуя, что давно утратил инициативу, что, вместо того чтобы обличать и припирать к стенке, оправдывается, как прогулявший урок гимназист!

— Я ничего ни у кого не похищал — я сохранял, — очень уверенно повторил Осип Карлович. — Воровство — это когда с корыстью и когда для себя. А я — не для себя! И потом — у кого и что я украл? Все эти ценности принадлежат царской фамилии, конкретно — Николаю Александровичу Романову, который, насколько я знаю, от престола отрекся, тем отказавшись от своей страны, народа и всех принадлежащих ему и его семье ценностей. Они — ничьи! И потому я, в меру своих сил и возможностей, ничего, как вы изволили выразиться, не воровал, а, напротив, пытался спасти бесценные и никому ныне не принадлежащие произведения искусства. Да-с, смею вас уверить — бесценные!

Спасал!..

— Чтобы вывезти их за пределы империи? — быстро, почти наугад, не зная того доподлинно, но лишь предполагая, спросил Мишель.